«Каким он парнем
был...»
О ВАЛЕРИИ ХАРЛАМОВЕ ВСПОМИНАЕТ ЕГО ОТЕЦ
Узнают ли его в этом дворе, старика,
гуляющего с едва видящим спаниелем? Знают ли его фамилию? Про великого
хоккеиста Харламова помнят. И вспоминают – к датам. А этот старик, живущий
памятью о вчерашнем, отец Валерия Борисовича. Борис
Сергеевич. Не пропускающий хоккей в армейском дворце и нынче, хоть пережил
несколько лет назад инсульт. Насилу выкарабкался, как говорит дочка Татьяна.
Вместе со стулом несли соседи Бориса Сергеевича до неотложки. Даже в Институте
Склифосовского мало кого из такого состояния вытаскивают, но отца того самого
Харламова спасли
– … Вот тридцать лет как Валерия нет, а будто вчера все произошло. Недавно ездил на кладбище – как раз об этом думал.
– Часто ездите?
– Довольно часто. Последний раз с дочкой вместе отправились, немного порядочек навели. Там хорошо, ухаживают. Не забывают Валерия. Представляешь: прихожу – а на могиле свежие цветы!
– Не знаете, кто приносит?
– Понятия не имею. Народу там всегда много – совсем недалеко от нас могила Боброва, чуть в сторонке мать Ельцина. Поклонницы Валерки живы. Просто пожилые люди мимо проходят – цветочек положат…
– Знаменитая болельщица ЦСКА, Машка, говорят, умерла?
– Не знаю, не слышал. Я Машку прекрасно помню. То-то, думаю, не слышно ее последнее время, не видно… Вот она на Кунцевское к Валерию часто приезжала. Ее сын очень уважал. Едет мимо, видит – бредет Маша к метро. Непременно подсадит, довезет. Ее все хоккеисты почитали. Из поездок плащи какие-то ей привозили, еще что-то. Фанатичная женщина. Хоть никто не знал, где она работала и на что жила.
– Представляете Валерия в сегодняшней жизни седым человеком?
– Очень легко представляю! Даже знаю, чем бы он сегодня занимался!
– И чем?
– Он ведь мечтал уехать в Испанию и там тренировать. Наверное, получилось бы. Из него тренер вышел бы. Детей очень любил. И хотел работать именно с ребятишками. Он даже с Борисом Михайловым об этом говорил. «Играть закончим – поедем, Борь?» – «Поедем. Живы будем – не помрем…» Не сложилось.
– Снится сын вам часто?
– Не сказал бы. Очень редко. Но моментами накатывает: ложишься спать, только глаза сомкнешь – и Валерик на льду, игровой момент… А иногда снится, будто идем куда-то вдвоем. На природе. Однажды приснилось, как он с матерью из Испании приехал. Мы тогда всей семьей на дачу поехали. Валерка сразу в речку полез. Он такой парень был, как бы тебе сказать…
– Какой?
– Всех любил. Господи, да последнюю рубашку отдаст! Даже вас, корреспондентов, любил!
– Серьезно?
– Конечно. С уважением относился. Иной раз ночью журналисты звонят, а он всем все рассказывает, вместо того чтобы отчитать. Даже я просыпаюсь: что ж так поздно звонят? А Валерка усмехается и успокаивает меня: «Мы работаем, и они работают». А как приедет ко мне – сразу толпа во дворе собирается. Ребятишки: «Дядь Валер, мы твою машину помоем!» – «Да зачем? Она чистая». – «Все равно помоем, только в футбол с нами сыграй». Коробка рядом, он выходит, берет к себе в команду одного или двух пацанят – и против человек семи. Но чтоб поддавки какие затеять – никогда. Дети сразу чувствуют, когда не всерьез. Валерка, уж заслуженный мастер спорта, мяч гоняет в шортах. Женщины с колясками, с детишками – а он мокрый, ни на кого внимания не обращает. А я судил иногда. Тоже по справедливости. «Нарушили правила, Валерий Борисыч? Получите штрафной!» А уходит, обязательно благодарит. «Дядя Валера, когда еще придешь?» – «Когда Тарасов отпустит…»
– И толпа собиралась больше прежней?
– Целый двор народа.
– В этой квартире его не было?
– Ни разу, не успел. После смерти переезжали. Прежде жили в Угловом переулке на пятом этаже, лифта нет – а жена стала побаливать. Затеяли обмен. Ты видел, какой портрет сына в моей комнате стоит?
– Огромный.
– Да. Этот портрет написали, когда Валерий погиб. Стоял в том месте, где панихиду проводили, потом на похоронах перед гробом несли. С этой картины сын на тебя смотрит, где б ни стоял. Мне до сих пор Валерки не хватает. Лента с его медалями тоже около портрета. Потом сходим, покажу. Там, правда, не все.
– Где остальные?
– Половина у дочери, на проспекте Мира. Когда Валерий женился, в ту квартиру переехал. А портрет после похорон хотели отправить на какой-то склад, но я его в последний момент перехватил. Лучше, говорю, мне отдайте.
– Почему на портрете майорские погоны?
– Это ты, молодец, заметил. Мало кто обращает внимание. При жизни он капитаном был, а майора ему посмертно присвоили. Ни разу с такими погонами не ходил.
– Откуда у сына шрам над бровью? Шайбой попали?
– Нет, это с детства. Лет восемь ему было, жили мы в проезде Соломенной Сторожки. Играл на улице, а рядышком взрослые ребята в волейбол перебрасывались. Мячик к детворе отлетел, а Валерик ногой его наподдал. Рядом как раз дорогу строили, так взрослый парень схватил кусок вара и в сына моего запустил. Попал рядом с глазом, шрам на всю жизнь остался. Ко мне ребятишки прибегают: «Дядя Боря, у Валерика там кровь…»
– А вы?
– Я Валерия сразу схватил, понесся в 50-ю больницу. Та совсем рядом со стадионом «Динамо». Хоть он вообще не жаловался. Лицо залатали, а потом швы снимать – глядь: а кусок вара-то и не вытащили. Поэтому глубокая ямка осталась. Хорошо, никакого заражения не было. Он же безвредный – вар-то…
– Тому парню, который бросил, врезали?
– Да! Врезал по-человечески! Я в молодости хорошо мог дать. Хоть не любитель был драк.
– Сын тоже не особо драчливый был?
– Да, не особо. Спокойный был. Разве только на хоккейной площадке.
– Но с юмором порядок полный?
– Валерик – он такой был… Хохмач. Постоянно анекдоты травил. Импровизировал. И добрый очень, последнюю рубаху с себя снимет и отдаст. Кто у него только не занимал. При мне дворник подходит: «Валерий Борисович, выручите…» Вот чтоб возвращали – не помню.
– К деньгам легко относился?
– Матери иногда говорит: «Дай три рубля, в кино схожу». Хорошо зарабатывал, а себе ни копейки не оставлял – все нам отдавал. Мать встречать идет после работы – так по дороге клумбу какую оборвет, с цветами в руке… В Крым приезжаю – до сих пор люди помнят, как Валерка там отдыхал. Еще случай расскажу. Валеру отцепили от поездки с ЦСКА в Японию, взяли вместо него Смолина. А тогда как раз «Спартак» вокруг сына вился. Как только не уговаривали. Решили деньгами заманить (хотя это пустой номер был, бесполезно) – в ЦСКА он как рядовой получал 60 рублей. И вдруг в армейской кассе получает 80! Оказывается, Тарасов прознал о спартаковских посулах – и двадцать рублей прибавил. Но сын и думать не думал куда-то уходить…
– Только ЦСКА?
– Ничего кроме. Как-то еще служил, отпустили домой на побывку – взялся полы драить. Как привык в казарме, ведро воды набрал – и на пол! Насилу собрали тряпками!
– Он мощного телосложения был?
– По первости-то не особо… А потом, как с основой работать стал, здорово его накачали. И шея, и ноги в порядке были. Много рассказывал про кроссы и блины Тарасова. В зале тяжелой атлетики часы проводили. По баскетбольной площадке друг друга таскали.
– Это правда, что Рагулина на Валерия сажали?
– Не Рагулина, а Зайцева. Но Олег такой же здоровый, как Рагулин, был. Еще Тарасов придумывал – привяжет тебя на резиновый пояс к борту, швырнет шайбу – и давай за ней. Сам вроде отвернулся, но посматривает: кто не выкладывается? Заметил Рагулина: «Та-а-ак, Александр Палыч, пожалуйста, три кувырочка, не халтурь…»
– Все замечал?
– До последней мелочи. Ведь в семь специально выходил к воротам ЦСКА, высматривал.
– Что именно?
– Как мальчонки на тренировку идут. Кто за ними рюкзак тащит. Заметил – идет навстречу. Надвигается как туча: «Далеко направляетесь?» – «На тренировку». – «А кто будет тренироваться-то?» – «Да вот, внук». – «Ах внук. А я думал, вы будете. Так пусть внук и тянет рюкзак!» – Что выпивать сын любил?
– Водочкой не брезговал. От «шампусика» тоже не отказывался. А закусывал чем подвернется.
– Вы как-то рассказывали – раз сыну предложили матч продать. Помните?
– Как же не помнить? Мне говорит: «Представляешь, батя, подходят ко мне и спрашивают – денег хочешь заработать? Так и так, нам не забивай. Получишь копейку». Правда, не сказал мне, сколько предлагали. – Что за команда?
– Московское «Динамо». Так он им три шайбочки в том матче заложил! Еще поражался: как же я буду один на один выходить и не забивать?! Падать мне, что ли?
– Особенные шайбы для него были?
– Был у них с Михайловым уговор – из-за ворот играть через вратаря. Если попадет тому в спину – гол. Если нет – то Михайлов на подходе.
– Учился хорошо?
– Прекрасно. В математике с закрытыми глазами разбирался, все школьные олимпиады выигрывал. Тарасов меня все пытал: «Откуда у него мозги, как калькулятор? Всякую комбинацию на три хода просчитывает!»
– Все давалось?
– Кроме биологии в институте. Никак с костями разобраться не мог.
– Школьные дневники сына сохранились?
– Нет, к сожалению. Сохранились письма, которые к нему со всей страны шли. Не знаю, правда, где сейчас лежат, куда-то Таня перепрятала.
– На домашний адрес шли?
– И на домашний тоже, но больше в ЦСКА.
– От девчонок?
– Как правило. Еще много от мальчишек-хоккеистов. На некоторые сын отвечал. Тане, сестре, говорил, на какие обязательно надо ответить. Она как секретарь у него была, писала за него. Иногда и Валерий что-то приписывал от себя, если, например, письмо из больницы приходило от ребенка. Он даже ходил в больницы. Одна женщина как-то написала: «Спасибо, Валерий, ответили моей дочери – она лежала в больнице и после вашего письма сразу пошла на поправку. Сейчас смотрит телевизор, молится, чтоб вы забили, – и вы тут же забиваете. Как в сказке…» Ко мне до сих пор люди подходят, вспоминают о письмах этих. Реликвия для них.
– Вы прежде много курили. А сын?
– Я уж год как бросил, а Валерия никогда с папироской не видел.
– Тяжело бросали?
– Не-е-ет, сразу! А начал курить еще в войну, когда работал на 30-м заводе. Там как было? Кто не курит, тот работает. Кто дымит – для того перерыв, идет в курилку. В ремесленном нам табак выдавали. Кстати, ты спрашивал – я вспомнил: лежит у меня где-то фотография. На крохотном Валерике моя шляпа, коньки и папироска в руке зажата. Но из их тройки никто не курил – ни Петров, ни Михайлов.
– Как-то про гибель сына сказали: «Против Бога не пойдешь». Вы верующий человек?
– Христианин. Пасху отмечаю.
– После смерти Валерия вера не пошатнулась?
– Нет, конечно. Боженька есть. Валерия мать моя крестила, где-то на «Новослободской» церковь есть. Он дружил со священником. Этот человек сейчас настоятель армянской церкви на Ваганьковском кладбище. Детей и Петрова, и Михайлова крестил. Ведь иначе как божественным не объяснить: в малолетстве сын всеми хворями страдал, какие у пацанят есть. А каким спортсменом стал!
– Что за болезни?
– И детские были, и простудные. С самого рождения пошло: дизентерия, корь, скарлатина, ветрянка… Все хватал. Уже в школе порок сердца у него обнаружили. Ходили в Морозовскую больницу, делали уколы. Потом врача встречаю, тот качает головой: дескать, не надо больше приходить. С сердечком у него все нормально.
– Поразились?
– Врач больше поразился. А как я сказал, что Валерий спортом занимается, вообще чуть со стула не свалился: «Ка-а-ак?!» Да вот так, отвечаю. Уже год один хоккей на уме. Врачиха не поверила, но потом вызывала меня, расспрашивала, как все начиналось…
– Как все начиналось?
– Да никак. Я ответил: в спортивной школе всяко лучше, чем во дворе-то, где только снег жуешь целыми днями. Самое интересное, что для спортшколы ЦСКА у Валерки моего даже справку не просили. Не знаю, почему.
– Повезло.
– И я о том – еще как повезло! Спросили бы – и все.
– Не боялись отдавать его в спорт?
– Почему-то нет, совсем не боялись. Хоть нагрузки в хоккее большие, зато постоянно под наблюдением врачей. Валерий здорово еще и в футбол играл, так как-то поехал в лагерь под Звенигородом. Был там капитаном команды, играли на первенство лагерей. А потом врачи стали ему запрещать. Так я расписку писал, чтоб позволили… Кстати, я недалеко от этого лагеря потом жил, в Поворове. На даче у Бориса Михайлова.
– Летом?
– Да. И зимой тоже как-то приезжал. Они для меня специальную пристройку организовали, вроде теремка. Как игрушечка. Будто из сказки.
– Специально для вас строили?
– Бывшую баню перестроили. Газ провели и отопление. Синиц прикормил, теперь дожидаются. Надо ж шевелиться, правильно? Я в душе молодой.
– Этой зимой тоже поедете?
– Приглашают. Поеду ли – не знаю…
– Вашего сына из ЦСКА отправляли в Чебаркуль. Проглядел его Тарасов, получается?
– Получается. А Кулагин продолжал верить. Борис Палыч тогда был старшим тренером Вооруженных сил, курировал все воинские команды. И в Чебаркуль наезжал. Между прочим, это не столько Тарасов сына моего забраковал, сколько Локтев. Все говорил: «Харламов бесперспективный…» Тогда в ЦСКА самым одаренным другой парень считался.
– Не Смолин ли?
– Точно, Саша! Смола! Под девятым номером в ЦСКА играл, как-то майку мне свою отдал… Не знаю, почему не заиграл. Наверное, потому что женился рано. Еще Еремин такой гремел, он на год старше был. На его фоне даже Полупанов с Викуловым не котировались. Володя Богомолов считался интереснее Харламова. Но потом сам мне сказал: «Валерка посильнее будет…»
– Приказ о переводе Харламова в Чебаркуль подписывал Тарасов.
– Тарасов, правильно. Но Анатолий Владимирович всех знал! Каждого мальчишку в ЦСКА! А отправил из Москвы Валерия да Гуся, потому что в ЦСКА места совсем не было. Тарас к сыну неплохо относился. Помню момент: играли юноши на первенство Москвы, дворец ЦСКА. Я сижу и Тарасов неподалеку. Однажды Валерка грубо ответил Шадрину, его удалили. И сын расплакался на скамейке штрафников!
– Ничего себе.
– Тарасов над ним склонился, хлопнул по плечу: «Ты чего?» – «Удалили, ребята остались…» – «Молодец, что не струсил!»
– Нательный крестик Валерия сохранился?
– Нет. Похоронили с ним.
– А от формы что-то осталось?
– Все оставалось, да внук мой пораздавал, елки-палки! Промотал! Вот китель я Сашке отдал – не знаю, остался ли.
- Валерий ведь даже учился в Испании?
– Ага. По рукам линейкой получал.
– Вот это номер.
– Там Закон Божий первый предмет. Спрашивают: «Как твоя бабушка крестится?» Валерий показывает. А в Испании-то не так. И – линейкой… Валерка обиделся: «Между прочим, Бога вообще нет!» Зато учитель математики говорил: «У Валерия большие способности, но лучше вам, сеньора Бегония, детей из школы забрать. Их здесь изуродуют». Настолько испанцы были настроены против СССР. А у моих-то даже не было испанского гражданства. Около дома полиция дежурила, за моей женой присматривала. А она с собой повезла в Испанию мою радиолу. 7 ноября у этого приемника испанцы собрались, советскую волну поймали – и распевали русские песни. Как-то уговорили ее по испанскому радио выступить. Согласилась, смотрит текст – а там такие пакости про Советский Союз! Нет, отвечает, это я читать не буду. Лучше скажу, как на самом деле было. Она своими глазами видела бои на Волге. Тогда река горела от нефти.
– Надолго туда ездили?
– На восемь месяцев. Я в Москве оставался, а жена с детьми отправилась. Дед, Бенито, довольно богатый был. Когда-то корабли держал, но к Валеркиному приезду разорился. Один катер остался да «Фольксваген-жук». Желтого цвета. Много фотографий сохранилось – сын мой рядом с этим «жуком»… Дед отличный, Валерик с ним подружился. Бабушка поначалу не очень, газет начиталась, что у советских чуть ли не рога на голове, – так внука прямо ощупывала. Такая пропаганда при Франко была, в 56-м году. Дед в 73-м умер, хоккейные успехи Валерки застал. Сначала говорил – лучше б ты, мол, в тореадоры пошел, но гордости столько было, когда на всю Испанию фильм про внука показывали! А мой отец как внука любил – все время на игры ходил!
– Испанский сын хорошо знал?
– Как «хорошо»… Понимал. Что-то сказать мог. А вот Таня, моя дочка, в совершенстве знает. Он-то всего раз в Испании побывал. Но понравилось ему страшно.
– А вам?
– Я первый раз выбрался только в 90-м, когда с завода ушел. Завод-то у меня знаменитый был, при советской власти «Коммунар» назывался, а сейчас переименовали в «Дукс».
– Что за «Дукс»?
– Его так до революции звали. На улице Правды, рядом с Ямскими банями. Там самые первые аэропланы собирали. Как Валерий с Винокуром дружил, ты знаешь?
– Нет.
– Очень дружил! И с ним, и с Лещенко. Правда, с тех пор как Валерий разбился, Винокур на хоккей ходить перестал. А прежде не пропускал. Я помню, как в Лейк-Плэсиде хоккеистам куртки выдавали. Так сын свою Винокуру отдал. Прямо на плечи нацепил. Смотрит – мала. Так Валерка пошел и специально поменял: «Носи, Володь…» Однажды смешной случай у нас произошел в Лужниках. Знаешь, где там разливочная?
– Еще б не знать.
– Там в фарфоровую чашечку можно было соточку принять. Хоть и не разрешалось. Пристроился я к очереди, а Винокур с Лещенко меня увидели: «Дядя Боря, что стоишь?» – «А как же? – отвечаю. – Перед игрой надо же обогреться!» – «Ладно, пойдем…»
– Куда?
– Повели меня по коридору в какой-то внутренний бар. Полумрак, буфет – буквально все есть!
– Все-все?
– Все! Себе ребята кофе взяли, а мне – водочки.
– Что ж не выпили?
– Вот и я удивился: почему? Что ж вы-то не махнете? А нам, отвечают, сегодня на работу. Потом стоим в проходе, а мимо нас на лед выходят хоккеисты ЦСКА и «Динамо». Пропускаем их, а последним Валерка идет. Меня увидел: «Отец, что ты здесь делаешь?!» А Володька-то Винокур шебутной – возьми да скажи: «Мы с Сергеичем здесь кофе пьем!»
– Что сын?
– Говорит: «Хорош лапшу-то вешать. Мой отец даже в войну кофе не пил…» Хоккеисты прошли, а Лещенко на меня смотрит: почему, Сергеич, кофе в войну не пил? «Не было его!» – отвечаю.
– Лучшие друзья у него были Мальцев и Васильев?
– Это в хоккее. Был еще друг детства, который через всю жизнь прошел, – Мишка. Недавно умер, что-то у него с печенкой было. Настоящая его фамилия Кузнецов, но все его Лесным звали. С некоторыми с детского сада дружбу поддерживал, даже когда стал знаменитым хоккеистом.
– К вам заходят?
– Никто. Времени-то прошло сколько, Господи… Всем под шестьдесят! Против Васильева играть ему было всего тяжелее.
– Почему?
– Здоровый мастерюга! А в компании с Лесным Валерка как-то попал в историю. Сначала отправились втроем на бега – мой, Гусев да Мишка. Потом, понятное дело, в ресторан. Выходят, что-то с таксистом не поладили. Тот латыш был. Завязалась драка, водителя этого ударили, в машине зеркало разбили. Гусев сразу свалил, Лесного потом из милиции отпустили, а Валерика задержали. Латыш бумагу написал: хулиганство, туда-сюда…
– Как спасли?
– Я как узнал, сразу в ЦСКА побежал. Тарасова на месте не оказалось, он на «Динамо» уехал. Но как-то его отыскали по телефону. Отправил Локтева на выручку. Тому в милиции поначалу не давали адрес побитого шофера, но потом написали. На переговоры уже я отправился.
– Удачно?
– Отдали ему деньги за зеркало, клюшку вручили и в ресторан сводили. Решили пойти на мировую. Но поначалу никак договориться не получалось, пришлось начальство ЦСКА подключать. Это ведь вскоре после Чебаркуля было, Валера звездой не считался. Посадить бы не посадили, но наказать могли прилично.
– В 72-м на Суперсерию сын без страха ехал?
– Какой там страх?! Наоборот, рвался: «Я не люблю играть со слабыми командами». Помните, как Кларк ему по голеностопу дал клюшкой?
– Помню, конечно. Кто из канадцев на него произвел самое-самое впечатление?
– Когда команда ВХА приезжала, тогда Бобби Халл ему очень понравился. У меня даже фотография осталась – я и Бобби. И Валерке Халл свою карточку дарил.
– Валерию предложения из НХЛ поступали?
– Он мне говорил – да. А я в ответ: «Тебе, Валерик, надо было остаться, откровенно говоря». – «Если останусь, и тебя, и мать заложат…» Иначе он с удовольствием остался бы. Даже команду мне называл, которая его особенно желала. А какая-то всю тройку готова была принять.
– Заканчивать с хоккеем сын в 81-м не собирался?
– Большие вечеринки Валерий устраивал в вашем Угловом переулке?
– Еще какие! По тридцать машин у подъезда стояло, на всех места не хватало, так около хлебозавода парковались. Но я старался уходить, когда такое начиналось. Что мешать им буду? Хотя, случалось, и оставался…
– Вы мне прежде рассказывали, что в летнем лагере Пугачева на сына вашего заглядывалась...
– Заглядывалась! Я работал в городском лагере «Красная звезда». Там же был Павел Слободкин, руководитель «Веселых ребят». И Пугачева в его репетициях участвовала. А Валерий как шеф к пионерам наезжал. Флаг поднимать. И как-то ее увидел.
– Худую и рыжую?
– Худющая! Тощенькая! А Валерка с ней: ля-ля да ля-ля... Тополя... Но времени у него особо не было. Хорошая была жизнь в лагере. Два автобуса у нас было под экскурсии. Как хорошая погода – в купальню. Плохая погода – в музей или кинотеатр. В Ленинград с детьми ездили, в Волгоград, в Брестскую крепость. Со своими палатками. Валерка с нами часто в походы ходил. Пусть не на неделю, а на пару дней, но выбирался.
– До свадьбы с Ириной у Валерия были какие-то романы, которые могли закончиться женитьбой?
– Ни разу он не приходил и не говорил: «Батя, женюсь». Только один раз, с Ирой. Они ведь расписывались, когда уже Сашка родился. Надо было расписаться, чтоб все по закону было. Свадьбу в мае справляли, и мать моя сказала: «Значит, маяться будет…» Вот в мае он и разбился первый раз.
– Много подруг у него было?
– Мартышек навалом! Сколько раз бывало – на хоккей едем, а Валерка, еще холостой, говорит: «Мам, мы с отцом приедем, ты там кушать приготовь». Он любил мясо очень. Жареное. Мать наготовит, ждет. А после матча сын ко мне подходит: «Пап, скажи дома, что Тарасов женатых по домам распустил, а холостых на сбор усадил…» Приезжаю, мать с порога: «А где Валера?» Так и так, отвечаю. Мать за голову хватается. Бранится с испанским акцентом: «Ох, Тарас, такой-сякой, что творит!»
– А сам Валерий куда отправлялся?
– Как куда? Гулять!
– Видели его подруг?
– К машине подходили.
– Блондинок любил?
– Всяких. Помню, была у него подружка из цирка… Они все потом тоже на похороны пришли.
– Ирина ревновала к прошлой жизни?
– Понятия не имею. Я мало этим вопросом интересовался. А однажды я себя за Валерия выдал перед подругами. Валерка жил тогда в Тушине, и названивали ему в квартиру постоянно. Мне этот перезвон надоел, отвечаю: «Вам Валерия? Слушаю вас».
– О чем говорили?
– Выйди, говорят, мы твои соседки. Две сестры, этажом выше живем. Будем знакомиться. Я нашелся: сейчас, дескать, выйти не могу, зато как-нибудь непременно позвоню. Записал телефон на газетку. Потом Валерка вернулся, и я обмолвился – так и так, живут наверху две веселые подружки. А номер вот, на газете.
– Было продолжение?
– Как же без продолжения? Я работал физруком в пионерлагере, как-то отправили ребят на обед после купания. Сами с начальником решили к Валерке заехать. Приходим, а у него в квартире парень какой-то, две подружки, вобла, пиво… «Отец, что пришел?» – «Проведать, как твои тараканы».
– Тараканы водились?
– Еще какие. Оказалось, что те самые соседки у него в гостях. Позвонил-таки им.
– Кто сейчас живет в той квартире?
– Не знаю, мы поменялись. Думаю, люди знают, кто до них жил. Хорошая квартира, большая, хоть и однокомнатная. Лоджия здоровенная. А прежде мы жили напротив Чапаевского парка, там гуляли с маленьким Валеркой.
– С родственниками Ирины общаетесь?
– С матерью. Нина Васильевна жива. Нормально общаемся. Даже не знаю, как Валерий с Ирой познакомились. Кажется, таксистом он представился. Большая свадьба была, в «Национале». Даже чехи приезжали.
– Когда купил первую «Волгу», отдал вам старый «Москвич»?
– Отдал. На новой «Волге» мог пацанов часами в Лужниках катать. Вокруг арены. А на «Москвиче» я недолго проездил, чуть старуху не задавил на Бутырском Валу. Хорошо, успел вывернуть, дал по тормозам. Ехал медленно, и погода была сухая, а то посадили бы меня. Развернулся, поставил «Москвич» у дома. Говорю Валерику: не надо мне никакой машины, мне на трамвае сподручнее. С этим автомобилем одни приключения были. Как-то зимой смотрю, сын хочет воду для дворников залить. А рядом две пробки, одна для масла, а другая к радиатору. И вот он отворачивает масляную и туда норовит плеснуть! Еле успел остановить: «Ты что, Валера?!» – «А что?» – «Э, пехота…»
– Еще приключения были?
– Был Валера за границей, мы собрались его встречать. А «Москвич» брезентом прикрыт во дворе. Откидываю – а на машине ни фар, ни номера, ни бампера переднего. Ничего.
– Номер-то кому понадобился?
– А он к бамперу был прикручен – заодно захватили, не стали на месте отрывать. Поехали в аэропорт на такси. Потом Таня этот «Москвич» продавала. Между прочим, это из-за моего сына Тарасов запретил игрокам на своих автомобилях добираться на игры.
– Почему?
– Уже на «Волге» ехали в Лужники Валерка, Петров и Михайлов. У Белорусского вокзала заглохли. Инспектора подзывают, тот сразу Харламова узнал – остался машину охранять. Потом Татьяна, сестра, за машиной приехала, капот открыла, а там центральный проводочек отошел…
– Пластинки его сохранились?
– …Часто бываете на 73-м километре Ленинградского шоссе – том месте, где он погиб?
– Часто. От Поворова, михайловской дачи, рукой подать. Всегда останавливаюсь. Цветочки положу. Там многие останавливаются – я вижу живые цветы… Или чекушку со стаканчиком оставляют. Кто-то помянет и дальше едет. Ребята молодцы, сделали шайбу черного мрамора. «Здесь закатилась звезда хоккея».
– Кто сделал? Клуб?
– Клуб в памятник копейки не вложил. Местные ребята, Валеркины приятели. Миша Туманов – он одно время в ЦСКА ворота открывал хоккеистам. Хороший человек, потом дальнобойщиком работал.
– Неудивительно вам, что не забыли Харламова за тридцать лет после смерти?
– Нет! Мне приятно, когда вспоминают. Даже здесь, во дворе. На турниры его памяти езжу… А Володя Петров какой фильм сделал! Недавно меня в Клин приглашали, там пять лет как дворец открыли.
– За сына пенсию получаете?
– Нет. 2 тысячи в ЦСКА платят как ветерану. Плюс государственная, всего 6 тысяч выходит.
– Пропуск на хоккей вам сегодня делают?
– Мне Юрий Иваныч Моисеев сделал «билет участника» сразу после смерти Валеры. До сих пор делают – и я хожу. За мной приятель заезжает на машине, а потом прямо ко дворцу нас пускают. Он только высунется: «Смотри, кого везу! Харламова Бориса Сергеевича!» А в Лужниках охрана свирепая. Так мой друг с ними тоже строго: «Звоните администрации – я с Харламовым еду…» И пожалуйста, пропускают.
– Всегда у вас пропуск был?
– При жизни Валерия – никаких пропусков, он запрещал. Зачем, говорит, отец, тебе это нужно? Я играю, а ты простой труженик. Сколько нужно билетов, столько попросишь у меня. Достану.
– А что, много надо было?
– Обычно семь штук. На всю мою бригаду. А билеты на хоккейный ЦСКА при советской власти не достать было. Уже у парка Горького за рукав дергали – лишнего нет?..